Любой, знающий не понаслышке, что такое приятная печаль, терзавшийся душой сам и наблюдавший терзания других, находивший успокоение в депрессии, которая вовсе не казалась опасной или иссушающей душу, только бездонной; понимающий, что агрессия, оправданна она или нет, и бездумное ликование, несущее на первый взгляд положительные эмоции, но затем заставляющее терять нить существования, не могут быть перманентными, а должны хоть изредка менять суть в зеркальном отображении; любой, кто просто беспричинно любит погрустить и оценить весомое влияние на развитие собственного внутреннего мира такого настроения, будет с удовольствием и громадным наслаждением внимать не обязывающим ни к чему звукам, которые неспешно, мириадами тусклых огоньков во мгле вырвутся как будто из неоткуда, и монолитные, величественные и печальные, следуя за меланхоличным взглядом нежно поплывут по комнате, лаская стены; будут шествовать из угла в угол, застревая в складках одежды, биться в мутное стекло в бессилье вырваться наружу, развивать волосы, нашёптывать на ухо каждому своё, а иногда, свежие и сырые, как мои мысли, станут падать в безмолвии в пропасть сознания клочками задеревеневшей штукатурки и будто осязаемо скрываться там, за горизонтами памяти...
Любой другой, кому совершенно незнакомо ничего из того, что в чересчур тёмной аллегории и грузных эпитетах еле заметными мазками очерчено выше, отстранённо хмыкнет носом, посмеётся над глупостью и наивностью автора этих строк, пожмёт плечами и про себя заметит как минимум следующее: какая-то несуразица. Не думаю, точнее не склонен думать, что это так, но даже по истинно готическому фолианту, что прилагается к музыкальному произведению, не каждый определит, что есть суть снов или мечтаний Офелии – кто как чувствует. Тот второй тип, который только что хмыкал носом, многозначительно почешет в затылке и в очередной раз философски заметит: неужели опять готы взбесились? Всё может быть в наше опасное время ... но на этот раз всё наоборот – скорее ещё больше успокоились, проследовали в сторону всё возрастающей меланхолии, скрывающей квинтэссенцию готической нирваны. Опрятные могилы, каменные надгробия, серые склепы – место не только последнего успокоения, но и промежуточных тоже...
Во всём этом сумбуре возвышенного было совершенно случайно пропущено практически главное – Ophelia's Dream к metal'у не имеет никакого, даже касательного отношения. Пластинка, чем-то напоминающая релизы старых знакомых – с того же лейбла Hyperium – коллективов Anchorage и Love Is Colder Then Death (представьте, когда-то я серьёзно был увлечён готикой), состоит из полнометражного альбома 1997 года "All Beauty Is Sad" и EP-шки 2000 "Stabat Mater" (адаптация произведения классического композитора 18 века Джованни Перголези), переизданных в 2002 году под одним заголовком более известным издательством Trisol Music Group. Ophelia's Dream – это едва ли не псевдоним, поскольку за данным романтическо-готическим названием скрывается таинственная персона Дитмара Гройлиха (Dietmar Greulich), поэта, композитора, инструменталиста, дизайнера. Его стезя – мелодический ethereal
eoclassic, в сердце которого лежат клавишные полотна, сработанные настолько профессионально, что зачастую компьютерное и синтезаторное программирование становится неотличимым от оркестровой музыки. Описывать детали произведения не нахожу нужным – в пространном вступлении, как мне кажется, настроение и антураж переданы изрядно, ну а кто не понял, я, простите, не виноват. Единственное, что подлежит короткому освидетельствованию, так это вокал: достаточно отметить, что он оперный (заявленный как меццо-сопрано) и потрясающе здорово ложится на музыку.
Вам нужен вердикт? Пожалуйте. "Я счастлив: этот холод так чист, так чиста эта ночь, разве и я сам – не волна ледяного воздуха? Не иметь ни крови, ни лимфы, ни плоти. И течь по этому длинному каналу к бледному пятну вдали. Быть – просто холодом". (Жан Поль Сартр "Тошнота").«
|