Именем единым и снегом холодные, среди лесных колонн мы бродим – и ветрены не мы, а мир, такой настойчиво отверженный – "отвергнуть" слово наше, "да будет так" мы говорим. Мы умирать готовы, жизнь наша – рок, во смерти рок, судьба свершений малых и стойкого тупого стоицизма. Весь мир – тот лес, колонны, крон столпы, и нет поддержки – лишь она, степная музыка, степи заснеженной, лесной, не как у всех, а только так, как есть у нас – где мы, хотя не каждый день, но духом и едины, обрывки фраз, оттенки цвета чёрного – и белого, как снег, и краткого, как суть, как речь и боль – отныне и вовеки. И снова хоронить – наш мир, наши естественность, единство – во имя следующих лиц, что будут снова хоронить – наш мир, наши естественность, единство, во имя следующих, если будут таковые. Аминь, увы и хрен бы с ним – лишь в творчестве скупом, но ярком, мы обнажаем наши души, без рифмы, но смыслом тайным, ритмом, хотя и медленным – монументальным (как сложно подобрать столь ёмкие слова для сетки из коротких фраз, искусство снова – и в этом тоже). Мы монолог тупизма? Нет. Лишь приговор наш – ваш и прочих приговор, что приговариваем, плача иль скучая, в печали или в грусти, во скорби или в смерти; мы песнь прекрасная преображённым голосом и голосами, хоралы просветлённого уныния, мы речь, и ярости в нас нет; мы медленные темпы, гитарный перегруз, щипковые в акустике, и тихие мы в струнах рёве, рисуем мир – да-да, тот самый – лес и его боль; надрывно мы кричим – да, бывает и такое; мы быстрые когда-то, но реже всё, да и не очень важно это – мы с Firebox, а это значит всё для нашего поклонника – и ничего для прочих многих. Мы гениальны. Мы Pantheist.«