Здравствуй, милая... Я гуляю по улицам и слушаю музыку.
Ulver.
Надеть наушники. Только!
Погрузиться... Одним отчаянным прыжком, рывком умирающего в истонченный, меланхоличный, сдобренный всполохом черного конфетти и звука траурного набата... Да. Пожалуй, мир. Мир сжимающий сердце то ли пригоршней родниковой воды, то ли кулаком обиженного.
Голова опускается, глаза смотрят только на дорогу, Руки надо засунуть в карманы. Ноги становятся ватными.
Хочется шаркать по еще не остывшему асфальту, вдыхать городской воздух, который в это мгновение как никогда отчетливо пахнет городом. Эта музыка ведет – непременно, как брейгелевские слепые – в непонятные, в первый раз видимые промышленные зоны, в джунгли из бетона и арматуры, окраины парков, закоулки и дворы, обязательным атрибутом которых является отсутствие людей и вкус тления на губах. Все они, тем не менее, приобретают какие-то узнаваемые очертания... "я здесь уже был... но, о господи, как давно..."
Двигаясь на ощупь в эту совершенно космически-отрешенную атмосферу, возникает ощущение, что ты – единственный. Один. Тут. Ты – бог, но не тот вульгарный, всесильный, принимающий жертвы и пожинающий плоды своей мощи творец, а напротив... Бог-неудачник, создавший мир, где посчитаны все стальные конструкции и придуман кирпич, где подняты паруса и есть жестяное крыло. Бог, начертивший под циркуль и линейку все, но не способный дать этому миру душу. И Слово.
Ненавистное и желанное одновременно чувство ностальгии по двум, трем, пяти годам раньше. По детству... Все окружающие – ожидаемое и внезапное – никак не связанное с прошлым начинает о нем напоминать. Это гири, привязанные к моим ногам и крылья, вырастающие у меня за спиной. И я разрываюсь. И мне хочется плакать. И не от ощущения своей мелочности или бесполезности, а, скорее, от десятикратно усиленного чувства собственного существования. Я – ЕСТЬ! Я влияю на этот мир. Я делаю этот мир! Смысл жизни наверно, заключен именно в таких моментах.
...Секунды просветления проходят в темноте.
Скрупулезно точно выверенная взвесь шороха, скрипа, шелеста из которого, как первая в мире фотография, рождается тонкий мелодизм, хрупкое кружево монотонной мантры, гипнотизирующей окраской обертонов и незатейливых, но удушающе-нежных мотивов. Ненавязчивых, и тем самым и врастающих в память. И единожды пустив их в душу уже не придется распрощаться... Терновый куст шума переплетется с увядшей розой музыки на пороге дома Ее Величества Пустоты...
Три двери. Полчаса. На то, чтобы открыть каждую. Чтобы сердце наполнилось слезами, глаза – добротой. Чтобы голова закружилась, а в горле поднялся комок. Чтобы подумать, зачем ты есть. Зачем любить. И просто. Зачем?
И может быть найти ответ на самый страшный вопрос. Только музыка. Только такая музыка.
Кровь внутри. Стынет и ждёт, но бурлит и копошится, – как дождь, но тьма... Кровь внутри полых жил, бесформенных сосудов, питающих проводники страстных фантазий и взрывов постоянных и непонятных; плотные оболочки, струящиеся золотистыми испражнениями, божественной нугой, облепленные хитиновыми полосками, дарящими стиль, и отвратительными прелестями, со всё возрастающей сложностью строящими гармонию – простоту по-научному... Кровь внутри, кровь снаружи – суть заслонена эмоцией, фонтанным всплеском бурной ярости в любви и жестокости, и только кровь обретает сущность, облекает своей формой и вселенскую – заодно, между прочим, что лежит среди дел ежедневника. Религии, наука, технология и убеждения, кожа и наркотические вещества – сильнодействующие, бред и осмысленность – они все составляют богатство ничего, повсеместного ничто, поглощающего реальность, и была ли она. А кровь – это танец, размеренный ритм минибунтов, фасованных коробочками, и она внутри – кровь внутри, как ей и положено. Ничуть не важно окружение, важны лишь сами факты, голенькие и готовые – к фаршированию кровью. Ежевенно. Внутринощно.
Псевдофантастика о крови? И кровь внутри.
"Свет света ли
Монументальный,
Или как?
Белый на белом.
Это вампир,
Он в зеркале.
Вечный?
Как ад
Мы суть.
Все в чёрном.
Могилы выкопали мы себе
Давным-давно."
Строгий звук приковывает всякую бессмыслицу жестоко; он лишь один способен не просто вымолвить, а чётко заявить: Я здесь, и кровь внутри – в тех ровно видах и пропорциях, что дозволяю я, Ваш Строгий Звук, – и никаких капитуляций, и никак побед здесь нет, есть только названное – тем ограниченное и прекрасное, как белый стих.
"Херовы небеса
В загробный мир."
Ода крови. Она напитана святостью. Она подобна сказочному Пришествию. Её истоки недостижимы, но она – сверхосязаема. И ничего подобного прежде не было. Ода подобна литургии, записанной в обратном порядке и перемикшированной, она ничуть не схожа ни с одной стихией, хотя все их единит.
"Господь рожден, и прочие мертвы. Что есть,
То или не было, иль прочь ушло, шаги – ошибки лишь.
Сегодня обменялись вечностью,
И что прошло, то не украсит новизна.
Слепое знание творит на бесполезной почве
И бешеная вера живёт о литургии сон.
Новый господь есть слово – или просто звук,
Не верь и не ищи, ибо загадка всё."
Кислотный мир из серных наслоений, скульптуры власти безымянной и забытой – в простом отсутствии и мысли всякой, не то что памяти... Прекрасный мир посткоитального аборта всей планеты – такой он, чуждый, яркий, тусклый и кривой. Красавец времени. Того. Бескровного.
"Ты
Из сердца
Всего
Свет
Любви
Ночной
Взгляд
Белого
Из глаз
Кричащий
Изнутри
Страх"
Кровь внутри постоянно, но не сразу сочится; лишь спустя страданья – сквозь мириады толщ земных и плотских, прочь от ветвей, листья теряющих от года к году, мимо озёр, пространством обречённых на забвенье, мимо всего – наружу, к нарывам, крикам и забытию. Пока же кровь внутри. Поймать необходимо.
"Для протокола.
Никто и не поймёт,
О чём вот это всё.
Мёртвое имя
Назад.
Аминь.
Это было просто
Много времён назад,
33 года.
Снова, и снова, и снова,
О чём это всё.
Это обет
Всей жизни.
Не закреплённый."
Продолжение не лучезарно. Я промолчу, Им слово.
Начав за здравие, положено им не кончать, ибо забава интересней есть. О несравненный Ulver, снова ты в строю, жжёшь и буравишь иглами трёхтонными... В мире построенном – их, целиком построенном руками, – всё ново, сложно, но правдиво, пугает, но влюбляет напрочь. Мир электронной пейзажности в обрамлении Нового Тяжёлого; англоязычное пение нервных птиц устами Одного. Самый неоднозначный из звучавших, он здесь – ждёт жертву. Отдайся же!«
"Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос" – сказал однажды древний грек Гомер о богине утренней зари, славшей свои лучи вначале на Олимп, чтобы известить богов о наступлении нового дня, а потом на землю – разбудить людей. Стоя на одном из скалистых обрывов Акрополя, лицом к востоку, поэт был настолько же очарован происходящим, насколько и лишен возможности услышать музыку достойную, пожалуй, даже самой Природы.
С 1993 года Ulver прошли впечатляюще извилистый путь развития, который успел затронуть многие, если не все направления европейской музыки. Каждый новый альбом легко и непринужденно являлся в новой ипостаси, однако, сомневаться в том, чьих рук это дело, никогда не приходилось. Были и блэк, и фольк, и эклектичный индастриал увитый стихами Вильяма Блейка. Были и экстравагантные нойзовые эксперименты, которые помогли плавно потерять старых и уверенно приобрести новых поклонников. Появление альбомов Svidd Neger и Blood Inside ознаменовало очередную смену декораций и репертуара, оказавшихся на тот момент невероятной смесью амбиентальных ландшафтов, какофонической оперы, даба, джаза и, конечно же, нежного, словно ностальгия по детству, фортепьяно. Казалось бы – апогей атмосферы, триумф музыки для разрыва сердца в акустическом режиме... Однако нет предела совершенству и творческому порыву, а потому за осенней, выдержанной в пастельных тонах обложкой, скрывается новый диск Ulver "Shadows Of The Sun".
Величественный, звучащий в такт восходящему солнцу, богатый камерный звук "Eos" – песни открывающей альбом – создает образ и всей работы в целом. Композиции плавными оттенками переходят друг в друга и исполнены как сорокаминутный, акварельный по прозрачности, пейзаж. Сегодня Ulver пишет самыми мягкими кистями трепетный и вызывающий необъяснимую тихую панику амбиент, навеянный творчеством датского псалмиста семнадцатого столетия Томаса Кинго. Церковные песнопения того времени, всегда стояли особняком, являясь таинтвом, в котором музыка сливалась с религиозным трансом. Творение норвежцев можно – и стоит! – назвать сакральным ритуалом, в котором не только музыка, но и лирика беспощадно истязают слушателя своей красотой. Песни потери и разочарования всегда простые, и простотой своей только подчеркивают и дополняют и без того печальные мелодии. Голос Кристофера Ригга, мягкий, теплый, вкрадчивый, будто осторожные шаги по опадшим листьям, иногда пропущенный через вокодер, блуждает среди тоскливых и очень просторных звуков хаммонд-органа и фортепьяно, григорианских хоралов и струнного квартета "Oslo Session" Памелии Турстин. Седьмая из девяти волшебных миниатюр – кавер Black Sabbath, с порхающей мотыльком над свечой трубой Маттиаса Эйка. Он звучит даже тоньше и ажурней, чем знаменитый оригинал. Меланхолично вспыхнув на несколько минут, шедевр семидесятых благополучно затухает, стекая вместе с каплей воска в Funebrae, в похороны. Самочувствие на этот момент настолько угнетенное, что невольно возникает ощущение, что похороны – твои собственные. "What Happened?" и две минуты тишины в конце – милостивое позволение унять дрожь в теле, протолкнуть жалкую кучку сбившихся в затылке мыслей в руку, которая с некой мазахистской неотвратимостью потянется к "play". Прелюдия кончилась... Чтобы начаться заново.
У вас есть жабры? В отношении Ulver это – вопрос риторический. Каждого, кто решится стать ихтиандром, ждет удушье на суше, однако, открывающийся безграничный океан, без малого, вселенской музыки стоит того.«
Новости
Группы
Статьи
Команда
Магазин
