Кровь внутри. Стынет и ждёт, но бурлит и копошится, – как дождь, но тьма... Кровь внутри полых жил, бесформенных сосудов, питающих проводники страстных фантазий и взрывов постоянных и непонятных; плотные оболочки, струящиеся золотистыми испражнениями, божественной нугой, облепленные хитиновыми полосками, дарящими стиль, и отвратительными прелестями, со всё возрастающей сложностью строящими гармонию – простоту по-научному... Кровь внутри, кровь снаружи – суть заслонена эмоцией, фонтанным всплеском бурной ярости в любви и жестокости, и только кровь обретает сущность, облекает своей формой и вселенскую – заодно, между прочим, что лежит среди дел ежедневника. Религии, наука, технология и убеждения, кожа и наркотические вещества – сильнодействующие, бред и осмысленность – они все составляют богатство ничего, повсеместного ничто, поглощающего реальность, и была ли она. А кровь – это танец, размеренный ритм минибунтов, фасованных коробочками, и она внутри – кровь внутри, как ей и положено. Ничуть не важно окружение, важны лишь сами факты, голенькие и готовые – к фаршированию кровью. Ежевенно. Внутринощно.
Псевдофантастика о крови? И кровь внутри.
"Свет света ли
Монументальный,
Или как?
Белый на белом.
Это вампир,
Он в зеркале.
Вечный?
Как ад
Мы суть.
Все в чёрном.
Могилы выкопали мы себе
Давным-давно."
Строгий звук приковывает всякую бессмыслицу жестоко; он лишь один способен не просто вымолвить, а чётко заявить: Я здесь, и кровь внутри – в тех ровно видах и пропорциях, что дозволяю я, Ваш Строгий Звук, – и никаких капитуляций, и никак побед здесь нет, есть только названное – тем ограниченное и прекрасное, как белый стих.
"Херовы небеса
В загробный мир."
Ода крови. Она напитана святостью. Она подобна сказочному Пришествию. Её истоки недостижимы, но она – сверхосязаема. И ничего подобного прежде не было. Ода подобна литургии, записанной в обратном порядке и перемикшированной, она ничуть не схожа ни с одной стихией, хотя все их единит.
"Господь рожден, и прочие мертвы. Что есть,
То или не было, иль прочь ушло, шаги – ошибки лишь.
Сегодня обменялись вечностью,
И что прошло, то не украсит новизна.
Слепое знание творит на бесполезной почве
И бешеная вера живёт о литургии сон.
Новый господь есть слово – или просто звук,
Не верь и не ищи, ибо загадка всё."
Кислотный мир из серных наслоений, скульптуры власти безымянной и забытой – в простом отсутствии и мысли всякой, не то что памяти... Прекрасный мир посткоитального аборта всей планеты – такой он, чуждый, яркий, тусклый и кривой. Красавец времени. Того. Бескровного.
"Ты
Из сердца
Всего
Свет
Любви
Ночной
Взгляд
Белого
Из глаз
Кричащий
Изнутри
Страх"
Кровь внутри постоянно, но не сразу сочится; лишь спустя страданья – сквозь мириады толщ земных и плотских, прочь от ветвей, листья теряющих от года к году, мимо озёр, пространством обречённых на забвенье, мимо всего – наружу, к нарывам, крикам и забытию. Пока же кровь внутри. Поймать необходимо.
"Для протокола.
Никто и не поймёт,
О чём вот это всё.
Мёртвое имя
Назад.
Аминь.
Это было просто
Много времён назад,
33 года.
Снова, и снова, и снова,
О чём это всё.
Это обет
Всей жизни.
Не закреплённый."
Продолжение не лучезарно. Я промолчу, Им слово.
Начав за здравие, положено им не кончать, ибо забава интересней есть. О несравненный Ulver, снова ты в строю, жжёшь и буравишь иглами трёхтонными... В мире построенном – их, целиком построенном руками, – всё ново, сложно, но правдиво, пугает, но влюбляет напрочь. Мир электронной пейзажности в обрамлении Нового Тяжёлого; англоязычное пение нервных птиц устами Одного. Самый неоднозначный из звучавших, он здесь – ждёт жертву. Отдайся же!«
|