Однажды, архангел Гавриил решил дать выходной своему личному оркестру, упорно и много веков тренировавшемуся играть заупокойные торжественные композиции из священной нотописи, лежащей на золотом пюпитре. Те с радостью упорхнули по собственным делам амурным. Редкий момент тишины...
Он в одиночестве прошелся по огромной зале, где рядом с поименно обозначенными стульями музыкантов стояли их инструменты. Он вилял между совсем близко стоящими трубами, горнами, тубами, литаврами на массивных подставках, огромными барабанами, на которых покоились мертвые смягченные набалдашниками колотушки. Струнные оказались в одном углу – все сразу – лежащие на стульях скрипки, контрабасы позади них, альты и виолончели в первом ряду. Массивной громадой перед статуей Творца возвышалось древнее пианино, а у торцевой стены, вмурованный на века стоял колосс орган. Гавриил подошел к нему и медленно присев на низкий крутящийся табурет, нажал на си-бемоль, удержав ее ровно столько, пока сдавленный металлом труб торчащих в своем, механическом порядке, звук не наполнил залу, а пол не завибрировал от низкой частоты.
Ощущение полного одиночества, испытываемое на репетициях, усилилось настолько, что крылья вздрогнули под тяжестью трагического вздоха и слезы застыла в глазах. В голове вихрем пронеслись ощущения, спустившись в пальцы. Орган зазвучал. Мрачно и вязко, распространяя ночь вокруг себя. Медленные аккорды и едва уловимые после созвучия нот в развитие застыли в воздухе глыбами из черного камня. Гавриил встал – орган продолжал звучать. В душе всколыхнулось чувство неизбежной беды, наступило прозрение, как должен зазвучать его оркестр в момент апокалипсиса. В руки легли неотстроенные альты и виолончели: он в одиночку взмахом крыльев заставил звучать их все. Сырой и гнетущий изъяном греха звук соскальзывал со струн. Атональный, он ниспадал на пол залы, и громоздился нота на ноту, пока не вырастали монументы до высоких арочных потолков – монументы смерти и страдания, воздаяния. Литавры и барабаны ожили медленными ударами отсчитывая не секунды – минуты оставшейся жизни человечества, часы существования души, провоцируя глухими ударами разрушения целых континентов в пространстве мышлений архангела. Его сотрясали отчаяние и злоба – оркестр заходился трепетной ненавистью, громыхая вопреки всем звукам, нотам и правилам – разрывали эмоции, готовые уничтожить тщедушное крылатое тело. Он горько рыдал, сожалея и прощая во смерти, и слезы его, изредка падали на клавиши пианино, созидая прощальные мелодии, в которых ухо не находило ничего кроме погребальной печали. Католический оркестр звучал, содрогаясь в спазмах гибельной агонии, медлительно, сползая в пустоту, словно последний укреп, стоявший на самом краю Леты. Не доставало только гласа. Не было молитвы, и вознес Гавриил свой рык под колонны, отразившие его многократно. Симфония оркестра апокалипсиса наполняла залу... а потом оборвалась. Гавриил понял, что его услышал человеческий разум, а разум самоопределил себя как канадского музыканта мульти инструменталиста Эгрегора Де Санга. Он писал свой диск, кожей ощущая грядущее появление своей funeral doom группы.«
|